Две Украины

Дмитрий Корнилов

Опубликовано 13.07.2012

1. «Другие» украинцы

   Для Павла Грабовского никогда не было секретом: «…самой большой бессмыслицей является та, будто Украина была когда-либо единым неделимым телом с точки зрения национальных интересов и борьбы, как хотят заверить нас наши псевдопатриоты, – такой Украины никогда не существовало и не существует» («,,, найбiльшою з нicенiтниць є та, буцiмто Україна була колись єдиним неподiльним тiлом з погляду нацiональних iнтересiв i змагань, як хотять запевнити нашi псевдопатрiоти, – такої України нiколи не iснувало i не iснує»).

Действительно, всегда было несколько Украин.

   Во-первых, на Украине в определенных кругах и до сих пор расхожим является представление о том, что самой украинской нации не существует. Этот факт нашел свое отражение в знаменитой фразе Валуевского указа 1863 года «Никакого особенного малороссийского языка не было, нет и быть не может». Отметим тут же, не ради справедливости по отношению к царскому министру внутренних дел Валуеву, а просто ради исторической объективности, что слова эти, даже исходя из текста указа, принадлежат не самому Валуеву, но являются выражением действительно бытовавших и бытующих поныне представлений. То, что многие родившиеся на Украине, и даже выросшие в украинских семьях считают украинский язык лишь диалектом великорусского, – это не выдумка Валуева. И Лукьяненко знает об этом. Не могу сказать, что сам разделяю эту точку зрения. Поскольку эти люди сами себя украинцами не признают, речь о них больше идти не будет, хотя сбрасывать их со счетов никак нельзя.

   Во-вторых, имеются и прямо противоположные настроения, то есть стремление навсегда отгородиться от России. Эта та самая антирусская тенденция, которая усматривает в северном соседе источник всех зол и козней. Как писал Степан Бандера, четко обозначая эту тенденцию, «с москалями нет общего языка» («з москалями нема спiльної мови»). А Мыкола Хвыльовый (любопытно, что русский по происхождению) выдвинул лозунг «Геть вiд Москви!»

   Но почему-то всегда забывается, что этими двумя крайностями украинский спектр мнений о России не ограничивается.Многие украинские патриоты, не отождествляя себя с великороссами, тем не менее не мыслили развитие Украины и ее культуры вне России.

   Вспомним и слова Гоголя об «обеих природах» его души, «хохлацкой» и «русской»; и «Песнь киевского славянина»(1871) Михаила Драгоманова, духовного лидера украинского движения конца 19 века:

З пiвнiчною Русю не зломим союзу,
Ми з нею близнята по роду.

   Михаил Драгоманов (1841 – 1895), которого современные украинские националисты поднимают на щит чуть ли не как предтечу украинской самостийности, тем не менее высказывался чаще всего в несколько ином ключе.«Украинцев разве что всемирный катаклизм может политически оторвать от великороссов», – писал он в журнале «Народ» в 1894 году. «Украина живет в России не только географически, но и морально» (письмо Драгоманова к М. Бучинскому от 25 декабря 1872 г.).

   Любопытно, что сообщает о Драгоманове Дмитрий Овсянико-Куликовский, известный литературовед, историк культуры.

   «Как украинец и горячий украинский патриот, он большую часть своей деятельности направил на разработку вопросов национального возрождения и культурного развития своей родины. Но ни в коем смысле он не был сепаратистом, – и подавно ничего не было в нем «мазепинского». Он стоял за целость и единство России, высоко ценил общерусскую литературу и не отрицал ни государственного, ни культурного значения общерусского литературного языка.

   Кстати сказать, этот язык в его доме был обиходным, несмотря на то, что как он сам, так и его жена, Людмила Михайловна, владели украинским языком в совершенстве как родным».

   Еще более последовательно, на мой взгляд, эта тенденция в оценке взаимоотношений России и Украины проявилась в воспоминаниях Овсянико-Куликовского о своем учителе Александре Потебне (1835 – 1891), который был основателем отечественного психологического языкознания и пожалуй, самым выдающимся из филологов украинского происхождения. Его имя и сейчас носит Институт языкознания Национальной академии наук Украины.

   «Потебня, – пишет Овсянико-Куликовский, – был коренной и, можно сказать, типичный малоросс, из мелкопоместных дворян Полтавской губернии. Он владел украинским языком в совершенстве, не только теоретически (это уж само собой), но и практически. Он знал и любил Малороссию, и характерные черты украинской национальной психики были выражены в нем определенно и ярко. И, разумеется вопросы национально-культурного развития Украины были для него не только предметом теоретического интереса, но и живой и жгучей проблемой жизни…

   Но при всем том, он не был «украйнофилом» в обычном в те времена смысле этого слова: ему совершенно были чужды все те пристрастия и предпочтения, которые внушаются «местным патриотизмом», исключительною и обидчивою приверженностью к «своему», «родному». Его национализм был рациональным национализмом мыслителя, уравновешенным, спокойным и критическим.

   Помимо этого, он живо ощущал в себе рядом с украинской и другую национальность – общерусскую.Обиходным языком в его доме был общерусский, а не украинский. Языком его мысли и его научного творчества был, конечно, все тот же общерусский язык, орган великой русской литературы, которую он высоко ценил и знал в совершенстве.»

   «Приверженность к общерусской литературе, – продолжает свои воспоминания о Потебне Овсянико-Куликовский, – была у него частным выражением общей его приверженности к России, как к политическому и культурному целому. Знаток всего славянства, он не стал однако ни славянофилом, ни панславистом, невзирая на все сочувствие развитию славянских народностей. Но зато он, несомненно был – и по убеждению, и по чувству – «панрусистом», то есть признавал объединение русскихнародностей (великорусской, малорусской и белорусской) не только как исторический факт, но и как нечто долженствующее быть, нечто прогрессивно-закономерное, как великую политическую и культурную идею. Я лично этого термина – «панрусизм» – не слыхал из его уст, но достоверный свидетель, профессор Михаил Георгиевич Халанский, его ученик, говорил мне, что Александр Афанасьевич так именно и выражался, причисляя себя к убежденным сторонникам всероссийского единства».

2. «Малороссийство» и «самостийничество»

   Этот термин – панрусизм – особенно важен для нас, поскольку именно он лучше всего определяет описываемую нами тенденцию в сфере украинского национального самосознания, в вопросе о самоидентификации украинской нации.

   Этот самый панрусизм, то есть возможность, оставаясь украинцем, тем не менее совмещать в душе преданность и Украине, и России, – этот панрусизм и его извечная оппозиция украинскому сепаратизму всегда были в центре внимания «самостийников» – радикальных националистов.

   Поэт-эмигрант Евген Маланюк назвал это явление по-своему – «малороссийство»- и посвятил ему очень злую одноименную статью (Нью-Йорк, 1959), хорошо известную в националистических кругах. – «Что же такое малоросс? – спрашивает Маланюк. – Этот тип национально-дефективный, покалеченный психически, духовно, а в последствиях, временами, – и в расовом отношении» («Що ж таке малорос? Це тип нацiонально-дефективний, скалiчений психично, духовно, а – в наслiдках, часом – i расово»).

   Причем характерно, что Маланюк связывает «малороссийство» непосредственно с событиями 1654 года – Переяславской радой и вхождением Украины в состав России: «Малороссийство украинское становится уже фактором политическим и выходит на арену истории. Переяслав 1654 года этот фактор будто бы легализовал и он, будучи сначала чисто чувственной и психологической преградой, объективно дает позднее паралич национально-государственной воли, а впоследствии – агентуру и пятую колонну Москвы. Брюховецкий – с одной стороны, Тетеря – с другой: вот два лица малороссийства во время Руины. Но еще Мартын Пушкарь, полковник полтавский, становится зловещим символом малороссийства после Хмельницкого, символом обесценивания победы под Конотопом, символом, который ведет ход нашей истории к полтавской катастрофе, поскольку Кочубеевщина – это плод долгих десятилетий».

   Маланюк отказывается даже поверить в то, что не будь в украинской истории всех перечисленных им людей, хранивших верность Москве и решениям Переяславской рады, то все равно украинский народ выдвинул бы из своих рядов кого-либо другого. Ибо украинский народ был на стороне Пушкаря. Именно этим и объясняется то, что в конечном итоге всегда побеждала линия на сближение с Москвой – тем, что этого хотели простые украинцы, а не тем, что по чистой случайности, будто какая-то болезнь, на пути украинской истории возникли Брюховецкий, Тетеря, Кочубей.

   Маланюк подыскивает и другие наименования для этой, как он полагает, пророссийской болезни: «нацiональне пораженство», или почерпнутые им из документов 18 столетия определения «шатость черкасская», «самоотверженность малороссийская».

   Ему вторит и другой известный украинский публицист Вячеслав Липинский, чрезвычайно модный во времена Кравчука. Липинский именует эту болезнь «хворобой бездержавностi». Липинский выдвигает также для описываемого нами явления понятие «хамства» (статья «Хам i Яфет», 1928 г.): «Хамство – розумiєтся не як лайка, а як вiками освячене поняття для означення певного типового соцiяльно-психiчного явища». «Нация, -пишет Липинский, – это прежде всего единство духовное, культурно-историческое… Хамство украинское с самого начала нашей исторической жизни становилось поперек этому природному процессу».

   Липинский несколько по-иному, чем Маланюк подходил к этому явлению. Он готов согласиться с тем, что украинцы-»малороссы» – не больные, не «духовные калеки», а люди, которые имеют право на собственное мнение о России и право отстаивать это мнение. И глубоко переживает в статье «Народи поневоленi i народи недержавнi» (1925) по поводу внутриукраинcких распрей: «После падения большевистской власти на Украине будет у нас не «всенародная радость», как это бывает обычно у освободившихся наций порабощенных, а характерная для всех негосударственных наций – анархия и внутренняя резня между украинскими людьми»(«По упадку бiльшовицької влади на Українi буде у нас не «всенародна радiсть», як це буває звичайно у визволених нацiй поневолених, а характерна для всiх недержанвих нацiй – анархiя i внутрiшня рiзня мiж українськими людьми»).

   Впрочем, для Липинского «хамством» является и «самостийничество» и «малороссийство»: «Пытается реветь одно хамство про «непонятный язык галицкий», а другое хамство про «непонятный народу язык русский». «Правда, национализмы наши разные, – пишет Липинский. – Но тот «вукраинский» говорит, что это вопрос только силы. Он нас в морду во имя своего национализма, а мы его в морду во имя нашего: польского и всероссийского». («Намагається ревiти одно хамство про «непонятну мову галицьку», а друге хамство про «нерозумiлу народовi мову росiйську».»Правда – нацiоналiзми нашi рiжнi. Але ж сам той «вукраїнський», каже, що це питання тiльки сили. Вiн нас в морду во iм’я свого нацiоналiзму, а ми його в морду во iм’я нашого: польского i всеросiйського»).

   Липинский пытается придумать какой-нибудь способ преодолеть это противоречие внутри украинской нации: «Чи можут зiйтись коли-небудь при однiм столi український вшехполяк, общерос i нацiоналiстичний українець… Однi починають вчитись «шевченкiвськiй», «не галицькiй мовi», а другi видають українсько-росiйськi та росiйсько-українськi словники, i з цього вироста Україна».

   Но он сам же признает утопичность всех своих построений: «Украинская власть не может объединиться ненавистью к своему Хаму, потому что Хама она должна воспитать, а не убить. Она не может объединиться ненавистью к Москве или к Польше, поскольку ненависть к Москве загонит ее в Польшу, ненависть к Польше загонит ее в Москву, а ненависть одновременно к обоим – в петлю самоубийцы или в дом для сумасшедших».

   Мало того, в письме к Богдану Шемету (12 декабря 1925 г.) Липинский делает потрясающее по своей откровенности признание: «Культурные корни Украины в народе украинском не глубже корней России, и если начать играть на чувствах, на эмоциях, на «национальной вере», то на Украине победит всегда «Союзъ Русскаго Народа», а не «Союз Українського Народу».

   Дмытро Донцов (1883 – 1973), идеолог радикального украинского национализма особенно не мучился, подобно Липинскому, вопросом, как мирным образом преодолеть явление «двух Украин».

   Связывая «самостийничество» с именем Тараса Шевченко, а «малороссийство» – с именем Михаила Драгоманова, как он пишет, «пiдбрехача росiйського лiбералiзма», Донцов неоднократно подчеркивал несовместимость двух различных типов украинского менталитета. «Между Драгомановым и Шевченко – надо выбирать… Все в них разное… Это были два антипода. Это были два источника, из которых потекли два течения нашой духовности»(«Мiж Драгомановим i Шевченком – треба вибрати… Все в них рiзне… Це були два антиподи. Це були два джерела, з яких потекли двi течiї нашої духовностi»), – писал Донцов в статье «Шевченко i Драгоманов».

   Донцов тут еще мягок. Известны высказывания его радикальных последователей в годы Великой Отечественной, которые прекрасно понимали, что большинство украинцев не на их стороне. Потому они заявляли о том, что достаточно будет перетянуть на свою сторону хотя бы один миллион «свiдомих» украинцев, а остальных – угрозами или расправами – можно будет заставить замолчать.

   Для большинства самостийников явление «малороссийства» абсолютно непонятно. Они просто отказываются верить в то, что украинец – и вдруг не относится с ненавистью к России. Болезнь да и только. «Малороссийство, – пишет Маланюк, – как яркое проявление паралича политической воли и мысли всегда остается за границами какой-либо рациональной политики – вообще».

   Но тем не менее это явление существует. Отмахнуться от него невозможно.

3. «Россия как Отечество, Украина как Родина…»

   Концепция «двух Украин» отнюдь не нова. Известна она еще с 1913 года – из «Критических заметок по национальному вопросу». Но Ленин излагал этот вопрос по-иному, обращая внимание лишь на классовый его аспект, тогда как речь должна идти, по-видимому, даже в терминах конфликта различных субэтносов.

   Конфликт двух типов украинского менталитета охватывает все сферы жизни, создавая различные типы культур и идеологий, весьма специфические подходы к истории. Этот конфликт часто проникает на уровень подсознания и проявляется в быту. С каким пренебрежением отзываются порой жители Галичины о своих соплеменниках с Востока, видно из обидных кличек и ярлыков типа «схiдняк», «запроданець», «яничар» и т.д. Но и жители Востока в долгу оставаться не намерены. Независимо от того, какое отношение галичанин имел к ОУН, для многих жителей Востока все, кто в Галичине живет, – «бандеровцы», «западенцы».

   Противостояние двух субэтносов не может быть сведено полностью и всецело к конфликту «Восток – Запад», «Галичина – вся остальная Украина». Но граница Галичины, проходящая по Збручу, в течение полутора столетий бывшая границей России и СССР с Австрией и Польшей, – наиболее четко выраженный географически водораздел двух типов менталитета.

   Различий между этими двумя субэтносами – масса. Они обусловлены различными историческими судьбами, различными религиями, различными образами жизни и т.д. Можно сильно посочувствовать тем современным «строителям» соборной украинской нации, которые пытаются каким-то способом объединить обе группы населения.

   Вы можете проехать от Владивостока до Ростова и, несмотря на то, что какие-то отличия будут заметны, вы не сможете отрицать, что это одна и та же страна, один и тот же народ, который говорит на одном и том же языке. Однако, если вы проедете от Луганска до Львова, вы не сможет не поразиться тому, как по мере продвижения на Запад меняются люди, их язык и тип культуры.

   У «строителей» нации нелегкая задача. Они должны убедить людей, проживающих по обе стороны границы, разделяющей Ростовскую и Луганскую области, в том, что они, эти люди, относятся к разным народам. Для этого изобретается некий набор аргументов. Но жителям этого региона пока еще не удается запретить мыслить самостоятельно. Они берут этот набор аргументов и применяют его по отношению к двум субэтносам внутри самой Украины. Итог – плачевный для «строителей» нации: на основе этих аргументов можно доказать, что не только дончане и ростовчане принадлежат к абсолютно различным нациям, но и то, что к различным нациям принадлежат дончане, крымчане, львовяне, киевляне. «Нет-нет»,- тут же заявляют «строители» нации и начинают поспешно конструировать иной набор аргументов, с помощью которых доказывается, что во Львове и Донецке живет один народ. «Хорошо», – говорит «схидняк» и переносит этот новый набор аргументов на окружающие Украину народы. И оказывается, таким образом можно доказать, что не только украинцы и русские, но и поляки, и словаки, и даже греки – все это тоже один народ.

   Действительно, сейчас многие вовлеченные в процесс «розбудови держави» вдруг встали перед величайшей проблемой, а что же значит – быть украинцем. Потому что до сих пор это определялось лишь одним – не то, что русский. Вспомните старый анекдот о «бандеровце» , который счел негра за своего, потому что тот – «не москаль».

   Отношения с Россией действительно камень преткновения во взаимоотношениях «малороссов» и «самостийников».

   «Самостийники» никак не в состоянии понять, что для «малоросса» Россия не враг. Россия не является чем-то, что противостоит Украине. Украина (Малороссия) для него – часть единой России, так же как Великороссия и Белоруссия. Это понятия «по вертикали».

   Россия и Украина для «малоросса» – понятия не одного уровня. А вот Галичина по отношению к России стоит для него на том же уровне, что и Украина, «по горизонтали». Поэтому, когда «малороссу» попытаются указать на то, что во всех его бедах виноват некий внешний враг (Россия), то для «малоросса» это будет не очень-то понятно, и он, скорее, станет искать такого внешнего врага на «горизонтальном» уровне. То есть, в Галичине. Этим-то и объясняется глубокая неприязнь «малороссов» и галичан.

   Этим можно объяснить и столь разительные результаты в итогах голосования украинцах на референдумах 17 марта и 1 декабря 1991 года, когда они высказались «и за Союз, и за Украину». Одно не исключало для них другого. Но истолковано было «самостийниками» по-своему.

   В таком случае понятно, почему миллионы украинцев надевали «российские» (или Советские) шинели и погоны, понятно, почему они с готовностью шли на гибель за Россию (или Союз). Потому что, как и Драгоманов, они считали, что «Украина живет в России». Они защищали Россию, а вместе с ней и Украину, они гибли за Россию и за свою «малую родину». Подобно Потебне, они считали «Россию отечеством, а Украину родиной».

4. «Я очень даже рад собственной русификации…»

   Другой камень преткновения для «самостийников» – язык. Для многих «малороссов» он – русский. При этом они отнюдь не предают ни свою родину, ни свой язык. Но по определению стремясь к единству России и Украины во всем, они весьма последовательно стремятся и к единству в языке.

   Еще в 1859 году в «Журнале министерства народного просвещения» близкий к украинофилам П. А. Лавровский писал; «Сближение малорусского наречия с говором великорусским вполне уж очевидно в городах, в малорусских селениях, смежных с великорусскими, и в селениях с народонаселением смешанным; оно отчасти проникает и в самую глушь Малороссии и должно проникать и проникнуть, если мы примем в соображение обнаруживающуюся к этому сближению охоту в самих простолюдинах». А украинский публицист начала 20 века вынужден был признать, что уже во второй четверти предыдущего столетия «вся масса украинцев медленно подвигалась к слиянию с великорусской частью России в одно целое». А его современник, профессор Н. П. Дашкевич, знаток украинского языка, категорически утверждал, что малороссийский народ, «становясь грамотным, чувствует инстинктивное влечение к усвоению общерусского литературного языка и нередко интересуется более произведениями на последнем, чем малорусскими книжками».

   Публицист начала века С. Н. Щеголев собрал любопытные языковые сведения, разбросанные по украинским изданиям того времени.

   Вот что писал журнал «Украинская жизнь» весной 1912 года: «Когда противники украинского национального возрождения утверждают, что украинский крестьянин предпочитает украинской книжке русскую, то это, к сожалению, не всегда бывает ложью».

   Из материалов киевской газеты «Рада» (1910 – 1911 г.г.) можно узнать, что, например, в селе Мутино Черниговской губернии все говорят по-малорусски, но малорусская речь начинает понемногу «портиться кацапскими выражениями», особенно это заметно среди молодежи. В Батурине «интеллигенция говорит между собой по-русски или на русско-малороссийском жаргоне; молодежь из простонародья поет песни московские (русские) или малорусские в переводе на русский язык». А ведь Батурин был – ни много ни мало – столицей Мазепы!

   Сумской уезд Харьковской губернии, по словам корреспондента «Рады», этнографически всецело «принадлежит Украине», тут однако, московщина пустила свои корни, по-видимому, глубоко; московская речь стала господствующей, к ней тянутся и пан, и рабочий, и крестьянин. Человек, впервые попавший в Сумы, никогда не подумает, что этот город украинский, а не московский, настолько люди тут «обрусели»… Изо всего Сумского уезда, – добавляет корреспондент «Рады», – лишь душ десять выписывают украинские газеты и журналы, прочие же, либо по неграмотности ничего не читают, либо читают исключительно русскую литературу, как более понятную, чем малороссийскую».

   В селе Лебедине Чигиринского уезда Киевской губернии «не только никто не побуждается в национальном смысле, но скорее топчет ногами свою национальность»; всякий – «на первый взгляд и порядочный человек – разыгрывает из себя великоросса и изо всех сил старается не обнаружить ни в чем своей национальности».

   А вот, что пишет «Рада» о селе Жеребков на Волыни: люди здесь «ревностны к науке», каждый хозяин обязательно посылает своих детей в местную одноклассную школу соседнего местечка. Много молодых хлопцев учится по городам в различных училищах, а есть и такие, что учатся в Петербургском университете. Крестьяне только в последние годы принялись за образование, и село много улучшилось… Большинство крестьян праздничную гульбу заменили чтением газет и книг; здесь выписывают до 30 газет, исключительно русских.

   Из села Пасицели Херсонской губернии пишут «Раде», что открытая при потребительской лавке продажа книг идет явно вяло. Почти все книги на украинском языке, но люди почему-то их неохотно берут. Возьмет человек книгу в руки, поглядит и со словами «Це щось не по-нашему» кладет ее обратно.

   В октябре 1910 года на 2-ом сельскохозяйственном съезде в Почаеве на Волыни сельские священники рассказывали, что в приходах крестьяне не хотят слушать малорусские проповеди, считая за обиду для себя предположение, будто им непонятен правильный русский язык. Одна помещица раздавала малорусское Евангелие. Крестьяне же сказали ей, что «это написано как бы в насмешку над верой христианской».

   «Рада» приводит выдержку из письма бывшего агронома-украинца: «Скажу вам, что в Екатеринославщине, Херсонщине и Таврии население говорит почти по-русски; украинские книги здесь уже непонятны. Я сам раздавал «Розмовы про сельске хазяйство» и большинство крестьян возвращало их обратно, высказывая сожаление, что ничего не понимают. Обыкновенно просят дать книг русских».

   Харьковская газета «Сноп» опубликовала летом 1912 года письмо одного своего подписчика, который «изверился в необходимости развивать украинскую культуру, ибо… украинский народ не хочет читать своей литературы, украинская молодежь поднимает на смех свой язык и национальность… а украинского газетного языка народ не понимает».

   И таких примеров можно приводить великое множество.

   «Самостийники» обычно все подобные явления списывают на «имперскую политику Москвы», на «шалену русифiкацiю» и т. д. А тех украинцев, которые говорят по-русски, обвиняют в «предательстве интересов народа» и прочих грехах.

   Я не намерен давать какую-либо оценку явлению перехода многих украинцев на русский язык. Хорошо это или плохо, но русскоязычные украинцы существуют – и с этим фактом следует смириться, как-то его объяснить и учитывать в национальной политике.

   Заметим, что русскоязычные украинцы чаще всего не перестают автоматически быть украинцами. В России, общаясь с великороссами, говоря всю жизнь по-русски и часто даже не зная украинского языка, они старательно подчеркивают свое украинское происхождение и песни поют украинские, впрочем как и русские. Недаром Иван Драч как-то сказал, что предпочитает называть население не «русскоязычным», а «украинопоющим». Но в отличие от «самостийников», они никогда не обидятся, если в контактах с иностранцами их назовут русскими.

   Почему-то принято считать (точка зрения «самостийников»), что «русскоязычие» украинцев – это «неестественно», «неисторично» и просто «плохо». «Ну как же, – возмущаются «самостийники», – ведь это противоприродно, когда люди забывают родной язык». И из кожи вон лезут, чтобы «помочь» заблудшим соотечественникам обрести «рiдну мову» и привить себе, якобы, более подобающее «настоящему» украинцу крайне негативное отношение к России.

   Однако почему-то совершенно не принято спрашивать эти самые миллионы русскоязычных украинцев и украинцев-малороссов, а хотят ли они перейти вновь на украинский язык, хотят ли они ненавидеть Россию.

   «Мои предки по отцу – малороссы, – говорилось в письме в нашу газету нашего читателя Даниила Романенко («ДК», 23 декабря 1994 г.). – И я, в отличие от некоторых, горжусь этим именем. И другим прозвищем себя никогда не назову… Ну почему же в Германии нет этих истеричных криков, что мы не немцы, а баварцы, саксонцы, пруссаки и т. д.? И ведь у всех них есть свои диалекты, порой непонятные для других, но у них есть и общий немецкий язык, и общее государство, за которое немцы пойдут на любого врага».

   А известный писатель Юрий Лощиц в статье «Филологические войны» в 1989 году неожиданно ярко и красочно ответил всем тем, кто обвинял его, украинца (кстати, не забывшего ни своего языка, ни своего происхождения) в том, что он стал «русскоязычным»:

   «Я и сам, признаться… до шести лет не знал вообще русского языка, а родным моим был украинский; однако я очень даже рад собственной русификации, хотя и продолжаю любить «рiдну мову»… И все же не наивно ли представлять себе русификацию плодом злонамеренной деятельности известных вождей и сплоченного клана анонимных аппаратчиков? Способны ли заставить кого-нибудь полюбить русский язык политики, чья собственная русская речь скучна, тошна и трясется от грамматических ошибок? Нет, «ихний» пример – никому не указ.

   Если уж с кого спрашивать по-настоящему за русификацию, то надо без обиняков спрашивать с главных и решительных ее противников – с Пушкина и Тургенева, с Гоголя и Достоевского, с Толстого и Чехова, с Есенина и Шолохова…»

   Это, действительно, совершенно неожиданное для современной украинской публицистики признание, совсем по-иному представляет процесс перехода украинцев на русский язык – не по приказам из Москвы или Петербурга, а по велению собственной души, той самой, которая, по Гоголю, состоит из двух половинок – «хохлацкой» и «русской».

   А что до «неестественности» или «антиисторичности» этого процесса и вселенского плача по поводу того, что «мова – то найвищий скарб нацiї», то ограничимся вместо теоретических рассуждений словами великого украинца Ивана Франко, который уже высказался по этому поводу столетие тому назад: «Нация существует не для языка, – а творит и неустанно пересоздает себе язык в соответствии со своими потребностями». Мова, – писал Франко, – хоч i який коштовний скарб не є все-таки найвищим скарбом… життя народу i його розвiй, придбання економiчнi, громадськi i духовнi є скарби далеко важнiшi, для которих мова є тiлькi одним iз способiв».

5. Расстрел на месте?

   Есть и некоторые совершенно бесстрастные статистические доказательства того, что украинская нация расколота. Данные, основанные не на субъективных оценках и не на эмоциональных высказываниях интеллектуалов.

   Еще в 1991 году Донецкое управление статистики провело исследование, которое четко обозначило среди жителей Донецкой области наличие общерусского менталитета, наличие самого факта «малороссийства». 32% опрошенных полагали, что они воспитаны на основе русской культуры, 14% – на основе украинской и 51% – на основе обеих культур. Заметим, что украинцами себя назвали 32%, русскими – 27,5%, а 36,5% обозначили себя и русскими, и украинцами одновременно.

   Стремление к общерусскому единству наиболее четко проявилось 17 марта 1991 года, когда 85% жителей области высказалось за сохранение Союза (при 44% этнических русских), тогда как в трех областях Галичины в среднем этот показатель равнялся 18%.

   Нравится это кому-то или нет, кажется ли это кому-то, мягко говоря, «неправильным», но «неправильные» украинцы существуют – и в большом количестве. Ни морально, ни духовно они никак не беднее украинцев a la Лукьяненко, украинцев «правильных» или «нацiонально свiдомих». Иначе бы в разряд «перевертнев» и «манкуртов» пришлось бы записать и Гоголя, и Драгоманова, и Потебню, и Кожедуба, и миллионы других украинцев, виноватых лишь в том, что не хотят быть, как «самостийники».

   Этот грандиозный раскол, который не замолчать и не закрыть наспех косметическими приспособлениями, создает серьезнейшую проблему для нации.

   Трудно придумать другую страну, в которой значительное большинство населения имеет совершенно иную точку зрения на свою дальнейшую судьбу, чем это силится представить «подавляющее меньшинство», явно противопоставляющее себя нации.

   Трудно придумать другую страну, в которой выбор президента или вообще лидера определяется не способностями претендента вывести страну из кризиса, не его умственным или моральным потенциалом, а его позицией в отношении этого раскола, его «свiдомiстю», а то и вообще определяется совершенно несущественными с точки зрения большинства населения факторами, например, степенью владения украинским языком. Не потому ли у нас столь значительную роль в политике (сколь бездарными политиками они ни были) играют поэты? Уж в украинском-то они мастера.

   А от этой серьезной проблемы, осознание которой жизненно важно для будущего Украины, власти усердно отмахиваются. Современный украинский истеблишмент в упор не видит и не признает этот раскол. Власти всячески игнорируют наличие общерусских тенденций в украинской общественно-политической мысли, либо пытаясь изобразить их как нечто малозначительное и несущественное, либо дискредитируя панрусизм как нечто чуждое украинскому менталитету. Например, наличие огромного числа (лишь в Донецкой области – около миллиона человек) русскоязычных украинцев абсолютно не учитывается Законом о языках. Официальная идеология и пропаганда, школьная и вузовская программы, учебники по истории и литературе строятся только на концепциях и образах одной из ветвей украинской культуры, а именно – самостийнической.

   А чего стоит заявление некоего полковника В. Захарченко, занимавшего в тот момент пост военного советника украинского посольства в Москве, сделанное им в интервью местной донецкой газете:

- И я вообще не разделяю Украину на Западную и Восточную. А кто будет разделять, я вам обещаю, со стороны Союза офицеров Украины действия будут самые беспощадные.

(Корр.): – Расстрел на месте?

(Полк. Захарченко): – Может быть… Все эти разговоры об этнических отличиях, о каких-то там особенностях… это, извините, идиотизм высшего сорта.

   И ведь это говорит офицер, государственный служащий, призванный быть политически нейтральным!

   Нет, в принципе можно попробовать и расстреливать на месте, и напрочь отвергать, и не признавать, и ругаться, и швыряться оскорбительными ярлыками, и потрясать кулаками в адрес то ли «больных», то ли просто «неразумных» соотечественников, но с такими чиновниками и с такими подходами, как явил нам полковник Захарченко, Украина вряд ли состоится и как государство, и как нация.

По материалам Блога Владимира Корнилова

http://kornilov.name/dve-ukrainyi-4/