Александр Девятаев: Фашисты в концлагере ломали человеческий дух

«Отец говорил: он и другие узники очень боялись, что их разорвут собаки. Это была самая страшная казнь – когда живого человека рвут на части громадные немецкие овчарки», – рассказал газете ВЗГЛЯД Александр Девятаев, сын легендарного летчика Михаила Девятаева – узника нацистского концлагеря, которому удалось сбежать из плена на немецком самолете.

В пятницу в Музее Победы на Поклонной горе в Москве торжественно открылась выставка «Непокоренные: трагедия, героизм и сопротивление советских граждан в нацистских лагерях». На открытии в числе других выступил доктор медицинских наук, профессор Александр Девятаев – сын Героя Советского Союза, летчика Михаила Девятаева, который прославился своим уникальным для истории Великой Отечественной побегом из плена.

Девятаев попал в руки к гитлеровцам летом 1944 года, когда был сбит подо Львовом. Прошел через несколько концлагерей. В лагере Заксенхаузен был приговорен к казни, но ему помогли спастись. Под видом другого узника Девятаев был отправлен в лагерь Пенемюнде, на балтийский остров Узедом. 8 февраля 1945 года вместе с другими пленными ему удалось угнать оттуда немецкий бомбардировщик «Хейнкель-111» с интегрированной системой радиоуправления и целеуказания от секретной крылатой ракеты большой дальности «Фау-2» на борту.

Добравшись до своих, Девятаев указал точные координаты расположения стартовых площадок ракет на Узедоме, что позволило советской авиации нанести по Пенемюнде точный удар – разбомбить не только «Фау-2», но и подземные цеха по производству урановой бомбы.

Сам Александр Девятаев – по профессии медик, однако после смерти отца в 2002 году свое свободное время он посвящает изучению истории гитлеровских концлагерей, точнее – истории сопротивления узников.

О том, почему его отцу звание Героя Советского Союза присвоили только в 1957 году, после развенчания культа личности Сталина, в интервью газете ВЗГЛЯД рассказал профессор Александр Девятаев.

Александр Девятаев (фото: Сергей Пятаков/РИА Новости)

ВЗГЛЯД: Александр Михайлович, рассказывал ли вам отец о своем подвиге?

Александр Девятаев: О самом событии рассказывал, но не в подробностях. Позже отец написал автобиографическую книгу, где он многое изложил. Я вот уже практически двадцать лет знакомлюсь с опубликованными материалами о содержании в лагерях. Занимаюсь с того момента, как умер отец. Пока он был жив, до 2002 года, мне казалось – он рядом, спрошу и узнаю. Многие материалы опубликованы совсем недавно. От некоторых ночами не спишь, кровь стынет в жилах. И об этом никто не рассказывал.

ВЗГЛЯД: Что вас поразило больше всего?

А. Д.: Некоторые факты просто страшно пересказывать. Но вот, например, поразил пример из лагеря смерти Заксенхаузен, где в том числе находился и отец.

Барак, нары в три уровня, кровать должна была быть застелена неким подобием одеяла, без единой морщинки. Если обнаружат, избивают. Такое практиковалось во всех лагерях, но Заксенхаузен был образцово-показательным. Там отрабатывались все «режимы», а потом эту практику распространяли на другие лагеря. Заключенные, боясь избиения и понимая, что у них не осталось сил, чтобы разгладить постель, с вечера разглаживали и ложились спать рядом, в проходе... Самое главное, что там ломали, был именно человеческий дух.

ВЗГЛЯД: Отец рассказывал вам, каким было отношение к бывшим узникам фашистских лагерей – тем, кто находился в плену, бежал из него?

А. Д.: Отец попал в плен 13 июля 1944 года, а бежал 8 февраля 1945-го. Так что в плену у немцев он был шесть месяцев. А потом – восемь месяцев уже в советских фильтрационных лагерях.

Вернулся, к слову говоря, в тот же 13-й блок лагеря Заксенхаузен. Только после войны Заксенхаузен уже был фильтрационным лагерем НКВД.

Особенность побега Михаила Девятаева из немецкого плена в том, что он уникален. Можно понять, почему НКВД, а потом и КГБ допрашивали и его, и всех, с кем он сталкивался в плену. Допрашивали и допрашивали – все это осталось в протоколах НКВД. Не все протоколы у нас есть, но кое-что уже выкладываем для ознакомления.

Должен сказать, что отцу нечего было вменить в вину. Он был сбит, потерял сознание, и известно почему – такова особенность американского истребителя Bell P-39 Airacobra (Михаил Девятаев выбросился с парашютом и потерял сознание, ударившись о стабилизатор хвостового оперения. Военные историки отмечают: случаи, когда летчик при катапультировании через левую дверь «Аэрокобры» ударялся о стабилизатор, были нередки – прим. ВЗГЛЯД).

Позже он был демобилизован в звании старшего лейтенанта. После окончания войны ему долго не давали работу. Отец чудом не попал под статью о тунеядстве, по которой могло грозить десять лет. Только в 1946-м он получил мизерную работу – помощника дежурного по вокзалу.

ВЗГЛЯД: Но потом отношение изменилось?

А. Д.: Да, после XX съезда и развенчания культа личности Сталина. Точнее, это произошло после того, когда об отце напечатали статью в газете, в 1957 году. 15 августа 1957 года ему присвоили звание Героя Советского Союза, а уже 25 августа он управлял первым скоростным теплоходом на подводных крыльях «Ракета». Он же был речником по профессии. Вплоть до 1976 года работал на Волге.

ВЗГЛЯД: Вернемся к событию, годовщину которого отмечают сейчас – освобождение узников Освенцима. Сейчас активно обсуждается то, что польские власти пытаются пересмотреть роль Красной армии в этом событии и в освобождении Польши в целом. Каково ваше отношение к этому?

А. Д.: Не хотелось бы касаться политики. Но хочу сказать о другом – первая книга об отце, выпущенная в новейшее время, начиная с 2000-х годов, была издана именно в Польше. Позже уже аналогичная работа была опубликована у нас – нам удалось издать в 2015 году, потом в 2017-м, сейчас готовится новое издание. Информации о нацистских концлагерях было очень мало. Какой-то прорыв произошел буквально несколько лет назад. Когда понимаешь, что есть возможность объяснить, рассказать и осмыслить, то надо использовать такую возможность.

ВЗГЛЯД: К теме подвига советских людей, оказавшихся в нацистских лагерях, сейчас активно обращаются кинематографисты. Вышел фильм «Собибор», известно, что готовится картина о подвиге вашего отца, с другой стороны – огромные сборы у блокбастера «Т-34». Насколько адекватно нынешнее кино передает этот аспект военной истории? Поможет ли это объяснению и осмыслению?

А. Д.: Давайте все-таки разделим, это все-таки разные вещи. Про «Т-34» могу сказать просто – нельзя говорить неправду. Ты солгал, и тебе никто не поверит. Сейчас, когда готовится фильм об отце, я занимаю очень жесткую позицию: нельзя придумывать то, чего не могло быть. Просто потому, что для того, чтобы человек проникся той историей, которая там показана, эта история должна быть достоверной.

В фильме «Собибор» о восстании под руководством Александра Печерского есть этот момент. Сцена уничтожения в газовой камере колоссальная. Но там, на мой взгляд, все-таки не передан в художественной форме тот ужас... Или, точнее, понимание того, что ты уже изначально уничтожен – это то, о чем пишут прошедшие через концлагеря.

Когда я в первый раз читал документальный роман «Бабий Яр» Анатолия Кузнецова о массовом уничтожении евреев в Киеве, конечно, меня трясло – я был еще молодым человеком. Сейчас я более спокоен, но внутренне все равно не могу осознать самое страшное. Когда говорят «расизм», «фашизм» – это все идеологические определения. Но сложно представить и передать целую систему, которая подразумевает уничтожение человека только по одному признаку – принадлежности к определенному народу. Это передать сложно.

ВЗГЛЯД: В Израиле еще с 1953 года действует национальный музей Холокоста и героизма «Яд ва-Шем». Достаточно ли в России уделяется внимания изучению и сохранению памяти о советских людях – узниках концлагерей?

А. Д.: Слово «достаточно» в данном случае вряд ли подходит. Есть очень много материала, есть интересные передачи, выступают историки. Но у всего этого есть один недостаток – это доступно ограниченному количеству людей. Тот, кто уже в теме – тот знает, кого слушать, что читать и где смотреть. Материал есть, но он должен стать доступным для всех.

Например, в Европе – в Германии и других европейских странах – посещение музеев, созданных на месте концлагерей, входит в обязательную школьную программу. На это выделяются серьезные средства. А когда у нас школьники что-то пытаются рассказать про концлагерь, они даже не представляют, что это такое.

ВЗГЛЯД: Но реально ли в России организовывать такие поездки для школьников?

А. Д.: Всех школьников – за рубеж? Думаю, это будет накладно для нашего Министерства просвещения. Но в России можно создать, например, просветительские центры, где вполне можно использовать современные методы подачи материала – 3D-технологии. Пусть будет их не так много. Нужно, чтобы человек мог наглядно представить и, может, отчасти почувствовать, что испытали люди, прошедшие через этот страшный опыт.

Когда ты видишь лагерь, слышишь лай собак... Отец говорил, что он и другие узники очень боялись, что их разорвут собаки. Это была самая страшная казнь – когда живого человека рвут громадные немецкие овчарки на части.

Раньше почувствовать атмосферу могли помочь ветераны. Отец был очень хороший рассказчик, выступал в школах. Теперь уже такого нет. Но есть другие возможности. Создавать такие современные просветительские программы и модели должны грамотные историки, это важный вопрос. Нужно сохранить память об этой трагедии, потому что это то, через что прошли миллионы человек – и погибших, и освобожденных, но оказавшихся после войны в положении изгоев.