Польские политики испугались и отменили "поход в Россию"

Долгопротяжное препирательство между Москвой и Варшавой в связи с желанием польских нотаблей посетить Смоленск и почтить память жертв катастрофы 2010 года разрешилось само собой. Мегафонной дипломатии положил конец COVID-19.

Видя, что творится во всем мире, Варшава сообщила, что планов на поездку 10 апреля более нет. Может быть, как-нибудь потом.

Причем техническая возможность все-таки приехать была. Если до зарезу нужно быть 10 апреля в Смоленске, то можно отправить из Варшавы литерный поезд из двух-трех пломбированных вагонов. Плюс еще товарный вагон с несколькими автомобилями. Можно доехать прямо до места, неукоснительно соблюдая карантин. Но поскольку выяснение отношений с Москвой сегодня не самое актуальное занятие, в Бельведерском дворце утратили интерес к смоленской тематике.

Изменение повестки дня наблюдается и в иных сферах. Начиная с 2016 года несколько месяцев перед Олимпийскими играми — золотая пора для ВАДА, Родченковых, Макларенов и допинг-обозревателя ARD Хайо Зеппельта. Сегодня нет ни игр, ни ВАДА, хотя антидопинговая борьба касается былых прегрешений русского спорта, которые — если они были — никуда не делись. Как зараза может сделать не бывшим употребление мельдония, самогония etc. в 2015-м? — никак. И однако же сделала.

Точно так же, как Великобритания начисто забыла про "Новичок". Вчера был чудовищный акт химического террора, а сегодня тишина и пустота.

Такая амнезия — вещь в истории не новая. Международные дела после 22 июня 1941 года претерпели не менее решительное изменение повестки. Отношения СССР с Англией, США и, кстати, Польшей не стали идеальными, но стали явно другими. Новые заботы и новый расклад сил во всемирном театре заставили забыть очень многие вчерашние речи.

Забыть, как мы знаем, временно. После капитуляции Германии (даже отчасти и до нее) подмороженная вражда возобновилась с новой силой, как будто и не исчезала. Но в ситуации острого кризиса, когда все прежде противоборствовавшие державы находились в состоянии "не до жиру, быть бы живу", некоторые взаимные дрязги отпали сами собой — до лучших времен.

С этим водяным перемирием — конечно же, неполным, конечно же, частичным, конечно же, временным — живо контрастируют известия из камерного мирка. Пока державы стояли и стоят на ушах, начальник района Прага-6 Ондржей Коларж спешно снес памятник маршалу Коневу, остроумно объяснив спешность сноса: "У него не было маски на лице. Правила должны соблюдать все — на улицу можно выходить, только прикрыв рот и нос".

Такой типичный хипстер — вроде московских муниципальных депутатов от оппозиции. Они не менее остроумны, правда, до власти не допущены. Судя по примеру Коларжа, и правильно не допущены. Можно относиться к И. С. Коневу как угодно, но чтобы так удачно выбрать место и время для сокрушения памятника, надо быть каким-то совершенно новым человеком, гомункулусом из коворкинга.

Но такой контраст есть в то же время тест на державность. Ведь звание державы совершенно не обязательно означает, что страна с таким званием — очень хороша и всем приятна. Это значит всего лишь, что она выдержала — может быть, на пятерку, может быть, на троечку, но все-таки выдержала — экзамен на взрослость. Имеет аттестат зрелости, то есть способна относительно адекватно оценивать происходящее в мире. Особенно когда в нем происходит что-то совсем серьезное.

Но "Параллельно большому миру, в котором живут большие люди и большие вещи, существует маленький мир с маленькими людьми и маленькими вещами. В большом мире изобретен дизель-мотор, написаны "Мертвые души", построена Волховская гидростанция, совершен перелет вокруг света. В маленьком мире изобретен кричащий пузырь "Уйди-уйди", написана песенка "Кирпичики" и построены брюки фасона "полпред". И пока в большом мире идет яростная дискуссия, в маленьком мире уже все готово: есть галстук "Мечта ударника", гипсовая статуэтка "Купающаяся колхозница" и дамские пробковые подмышники "Любовь пчел трудовых".

То, что у маленьких людей — свои маленькие заботы, нормально и естественно — мы сами маленькие. Ненормально и неестественно, когда мелюзга не видит, что дело какое-то совсем нехорошее, даже взрослые люди начинают о чем-то договариваться, — и продолжает резвиться по принципу "кому сочельник, а ему все еще святки". Человек, который никогда не станет взрослым, — это несчастье в семье; страна, которая никогда не станет взрослой, — это несчастье в политике.