Берлину нужно вернуться к заветам Бисмарка

Ровно 150 лет назад, благодаря политическому гению Отто фон Бисмарка, была создана Германская империя, или Второй рейх. Просуществовав менее полувека, она стала самым богатым государством Европы, но сгинула из-за того, что политические наследники «железного канцлера» стали игнорировать принципы, которыми он завещал руководствоваться в отношениях с Россией.

Ни один другой национализм не нанес миру столько ущерба, сколько нанес немецкий, на совести которого обе мировые войны. Как следствие, в массовом сознании Германия до сих пор ассоциируется с национализмом (пускай даже с побежденным) примерно в той же степени, что и с высочайшим качеством своей продукции.

Меж тем и то, и другое – поздние дети «сумрачного гения». Среднестатистический немец середины XIX века – подданный мелкого государства и если уж не совсем бракодел, то ремесленник. Затянувшаяся феодальная раздробленность на осколках Священной Римской империи – Первого рейха – делала немецкую промышленность неконкурентоспособной. Слабосильные суверены не могли претендовать на колонии, а торговые барьеры и различия в финансовых системах удельных княжеств мешали росту внутринационального спроса.

Если сравнивать народ с предприятием, то немецкое предприятие еще полтора века назад – это нечто гигантское, но плохо и глупо организованное. По современным представлениям – что-то совсем не немецкое.

Интеллектуальные политики и политизированные интеллектуалы, разбросанные по трем десяткам германских государств, осознавали проблему, но не могли прийти к единому варианту ее решения. Главный вопрос был в том, вокруг кого объединять немецкий народ и выстраивать общую Германию – вокруг Австро-Венгрии или вокруг Пруссии.

Ребром этот вопрос поставили в 1848-м на Франкфуртском национальном собрании – первом общегерманском парламенте, созванном в ходе «весны народов». Германская империя могла родиться еще тогда, но от участия в ней отказались оба претендента на лидерство – и Австрия, и Пруссия.

За год его работы было высказано немало соображений о будущем единой немецкой нации. Из них следовало, что австрийский (он же – великогерманский) путь кажется более простым и подразумевает объединение всех немцев. Но одних делегатов смущали персональные недостатки Габсбургов, других – католицизм австрияков (большинство немцев были протестантами), а почти всех – тот факт, что Австро-Венгерская империя оставалась многонациональным государством, где немцы составляли лишь около четверти населения.

Так король Пруссии Фридрих Вильгельм IV стал, как выразились бы сейчас, электоральным лидером и временным символом малонемецкого пути, оставлявшим австрияков «за бортом» единой Германии. Однако монарх начал собственную контрреволюционную интригу, направленную на сохранение старых порядков, и в конце концов

отказался принимать из рук франкфуртских революционеров-романтиков корону всегерманского императора, назвав ее «собачьим ошейником».

Третий сценарий объединения Германии (тоже вокруг Пруссии, но не парламентским способом «снизу», а силой «сверху») в итоге реализовал Отто фон Бисмарк, ставший канцлером после смены королей, когда на прусский трон взошел младший брат Фридриха Вильгельма – Вильгельм I.

Бисмарк – один из явных лидеров по количеству фейковых цитат в Рунете. Но его знаменитое изречение о том, что «великие вопросы эпохи решаются не речами и не постановлениями большинства, а железом и кровью», имело место в реальности и оказалось пророческим. Этими словами канцлер выбивал из прусского парламента средства на реформу армии, подчеркивая, что без военной силы решить национальную задачу по объединению Германии не получится.

Это, впрочем, не означало того, что Бисмарк собирается завоевывать мелкие немецкие государства. По крайней мере, делать ему этого не потребовалось. Но Германская империя действительно оказалась рождена в трех войнах, то есть создана «железом и кровью».

Первую из них – с Данией – Пруссия и Австрия вели в союзе, требуя от датской короны отказаться от южных герцогств Шлезвиг и Гольштейн. Предполагалось, что Шлезвиг после войны достанется Пруссии, а Гольштейн – Австрии. Но Бисмарк, для которого эта кампания была прежде всего способом присмотреться к главному сопернику в борьбе за лидерство в немецком мире, искусственно вызвал конфликт при разделе «датского наследства».
Так началась вторая война – уже с самой Австрией, продлившаяся всего два месяца. Заручившись поддержкой Италии, которой при посредничестве французского императора пообещали передать австрийскую Венецию, Пруссия легко разгромила армию Габсбургов. Часть мелких немецких государств, находившихся в альянсе с австрийцами, были ей попросту аннексированы, другие же добровольно объединились с Берлином в Северогерманский союз – федерацию, предшествовавшую единой империи. При этом на собственно австрийские земли канцлер не покушался – опасался, что это вызовет у Вены желание взять реванш.  

Третью войну Бисмарку пришлось вести с Францией, внезапно прозревшей и категорически возражавшей против появления на континенте такого сильного конкурента, как единое немецкое государство. Для французов этот конфликт окончился настоящим позором – пленением императора Наполеона III. Это вызвало среди немцев небывалый патриотический подъем, на волнах которого к союзу добровольно присоединились южные немецкие земли. Так в оккупированном Версале была провозглашена Германская империя, в которую вошли пять королевств, шесть великих герцогств, пять просто герцогств, семь княжеств и три вольных ганзейских города.

Если не считать Австрию, которой, по другому крылатому выражению Бисмарка, в одной империи с Пруссией было бы тесно, вне Германии остались только Люксембург и Лихтенштейн, существующие поныне. Зато от побежденной Франции были отрезаны Эльзас и Лотарингия, ставшие управляемой непосредственно из Берлина «имперской землей».

Благодаря французским репарациям, образованию огромного внутреннего рынка, быстрому развитию железных дорог и силе единого государства, позволившей обзавестись колониями и отстаивать свои интересы на континенте, к концу века германская экономика по объему уступала только американской – даже Великобритания вдруг оказалась позади. Параллельно, противостоя росту влияния марксистов и рабочего движения в целом, Бисмарк сделал Германию новатором в деле распределения благ, включавших пенсии по старости, пособия по нетрудоспособности и отпуска по беременности.  

Столь стремительное достижение успеха стало неожиданностью даже для самого Бисмарка. За три года до объявления Вильгельма I германским императором (что, кстати, не равнозначно титулу императора Германии – подобного не подразумевал сложносоставной характер нового союзного государства, в котором прусский монарх обозначался как президент), канцлер заявил, что объединение немцев даже к концу века станет большой удачей, а если это случится через десять лет, то «чем-то из ряда вон выходящим», «божьей милостью».

Перевыполнить план ему позволило непротивление России, политику которой в отношении новой империи предопределила Крымская война. Во-первых, болезненное поражение вынудило Петербург временно устраниться от большой европейской политики. Во-вторых, Пруссия оказалась единственной крупной державой, кто не действовал в этой войне против России. В-третьих, в обмен на невмешательство Бисмарк пообещал способствовать отмене положения позорного мира, по которому Петербургу запрещалось иметь флот в Черном море, и слово свое сдержал.

Особое и подчеркнуто уважительное отношение «железного канцлера» к России, где он провел почти три года на должности посла, находясь в своего рода политической ссылке, общеизвестно. Многие из тех самых «цитат из интернета», где Бисмарк предостерегает от стычек с русскими, все-таки реальны, пускай и не все из них. Это, однако, не означает, что конфликтов между Берлином и Петербургом при нем не было – были. Вскоре после создания Германской империи Россия оказалась с ней в состоянии торговой войны и была в двух шагах от настоящей.

Тем не менее разногласия удалось урегулировать дипломатическим путем, а призывы никогда не воевать с Россией, не провоцировать ее и не надеяться на то, что из ее временной слабости можно выбить долгосрочную прибыль, составили важную часть идеологического наследия Бисмарка – эдакого завещания потомкам.

Потомки не вняли, как следствие, Германская империя в Европе стала не только самой молодой, но и, в сравнении с соседями, самой недолговечной – ее крах последовал сразу за поражением в Первой мировой войне.